Kuzma Sergeevich Petrov-Votokin, Portrait of  Anna Akhmatova. 1922. Oil on canvas. 54.5 x 43.5 cm. Tretyakov Gallery, Moscow, Russia

Последний тост

Я пью за разоренный дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоем,

И за тебя я пью,-

За ложь меня предавших губ,

За мертвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что бог не спас.

                 1934

Último Brinde

Bebo ao lar em pedaços,
À minha vida feroz,
À solidão dos abraços
E a ti, num brinde, ergo a voz...
Ao lábio que me traiu,
Aos mortos que nada vêem,
Ao mundo, estúpido e vil,
A Deus, por não salvar ninguém.

1934
 

Ultimo brindisi

Bevo a una casa distrutta,
alla mia vita sciagurata,
a solitudini vissute in due
e bevo anche a te:
all'inganno di labbra che tradirono,
al morto gelo dei tuoi occhi,
ad un mondo crudele e rozzo,
ad un Dio che non ci ha salvato.

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.

16 августа 1921 (вагон)

Desapareceste do mundo dos vivos,

Não podes já levantar-te da neve.

Vinte e oito baionetas

Cinco balas.

Uma nova amarga camisa

Para o meu amado eu cosi.

A terra Russa adora,

Ser regada com sangue.

МУЗЫКА

              Д. Д. Ш.*

В ней что-то чудотворное горит,

И на глазах ее края гранятся.

Она одна со мною говорит,

Когда другие подойти боятся.

Когда последний друг отвел глаза,

Она была со мной в моей могиле

И пела словно первая гроза

Иль будто все цветы заговорили.

* Д.Д.Шостаковичу

1958

MÚSICA

Algo de miraculoso arde nela,

fronteiras ela molda aos nossos olhos.

É a única que continua a me falar

depois que todo o resto tem medo de estar perto.

Depois que o último amigo tiver desviado o seu olhar

ela ainda estará comigo no meu túmulo,

como se fosse o canto do primeiro trovão,

ou como se todas as flores explodissem em versos.

Красотка очень молода,

Но не из нашего столетья,

Вдвоем нам не бывать - та, третья,

Нас не оставит никогда.

Ты подвигаешь кресло ей,

Я щедро с ней делюсь цветами...

Что делаем - не знаем сами,

Но с каждым мигом нам страшней.

Как вышедшие из тюрьмы,

Мы что-то знаем друг о друге

Ужасное. Мы в адском круге,

А может, это и не мы.

                 Комарово, 5 июля 1963

ATRAVÉS DOS ESPELHOS

(dois poetas e a musa)

Esta beldade é muito jovem

mas não é deste século.

Não ficamos sozinhos pois - a terceira -

ela nunca nos abandona.

Puxas para ela uma cadeira

e eu, generosamente, divido com ela minhas flores...

O que estamos fazendo - nem nós mesmos sabemos

mas, a cada momento, mais isso nos assusta...

Como quem saiu da prisão,

sabemos algo um do outro,

algo terrível. Estamos num círculo infernal.

Mas talvez isto não sejamos nós.  

Муза

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что' почести, что' юность, что' свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?" Отвечает: "Я".

                 1924 

À MUSA

Quanto, à noite, espero a tua chegada,

a vida me parece suspensa por um fio.

Que importam juventude, glória, liberdade,

quando enfim aparece a hóspede querida

trazendo nas mãos a sua rústica flauta?

Ei-la que vem. Soergue o seu véu,

olha para mim atentamente.

E lhe pergunto: "Foste tu quem a Dante

ditou as páginas do Inferno?". E ela: "Sim, fui eu".

Был он ревнивым, тревожным и нежным,

Как божье солнце, меня любил,

А чтобы она не запела о прежнем,

Он белую птицу мою убил.

Промолвил, войдя на закате в светлицу:

«Люби меня, смейся, пиши стихи!»

И я закопала веселую птицу

За круглым колодцем у старой ольхи.

Ему обещала, что плакать не буду,

Но каменным сделалось сердце мое,

И кажется мне, что всегда и повсюду

Услышу я сладостный голос ее.

1914

Ciumento, terno, inquieto,

como um sol divino amava.

Matou-se o pássaro branco,

porque ao passado cantava.

Entrava ao poente em meu quarto:

"Ama-me e ri, escreve versos!"

Enterrei o alegre pássaro

além da fonte, ao pé do tronco antigo.

Prometi-lhe não chorar.

Tenho em pedra o coração.

E é como se em toda a parte

ouvisse a doce canção.

(Tradução de Jorge de Sena) 

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно — веселье и оно — страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет

В мои глаза, его увидит сразу.

Печальней и задумчивее станет

Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали

Людей в предметы,не убив сознанья,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращен в мое воспоминанье.

                  Слепнево

                 1916

Como Pedra Branca  

Como pedra branca no fundo do poço

dentro de mim está uma memória.

Nem quero afastá-la, nem posso:

é sofrimento e é prazer e glória.

Julgo que quem olhar-me bem de perto

dentro em meus olhos logo pode vê-la.

E ficará mais triste e pensativo

que alguém que escute uma anedota obscena.

Eu sei que os deuses metamorfoseavam

os homens em coisas sem tirar-lhes alma.

Para que o espante da tristeza dure sempre,

em coisa da memória te mudei.

(Tradução de Jorge de Sena)  

МУЖЕСТВО

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.

23 февраля 1942

       Courage

We know what now lies in the balance,

What is now coming to pass we know.

The hour of courage has struck on our clock

And courage will never abandon us.

We're not afraid to be shot dead,

Not bitter to be bereft of home.

We will defend you, Russian speech,

Guard you, great Russian tongue.

Free and unsullied we will carry you through,

Save you from bondage, for our children, 

                    Forever! 

  (23 February 1942) 

ПРИЗРАК

Зажженных рано фонарей

Шары висячие скрежещут,

Все праздничнее, все светлей

Снежинки, пролетая, блещут.

И, ускоряя ровный бег,

Как бы в предчувствии погони,

Сквозь мягко падающий снег

Под синей сеткой мчатся кони.

И раззолоченный гайдук

Стоит недвижно за санями,

И странно царь глядит вокруг

Пустыми светлыми глазами.

Зима 1919

 Apparition   

The round, hanging lanterns,

Lit early, are squeking,

Ever more fesively, ever brighter,

The flying snowflakes glitter.

And, quickening their steady gait,

As if sensing some pursuit,

Through the soft falling snow

Under a dark blue net, the horses race.

And the gilded footman                

And the Tsar looks around strangely  

With light, empty eyes.

Winter 1919

Trans. Judith Hemschemyer