LINKS:

Articles & poems in English

Articoli e poemi in Italiano

Articles & bios in Russian

Poems in Russian

Рак

В полстакана горячего сладкого чаю –
полстакана дешевой водки. И – залпом.
Напиток назывался "Коктейль от Матфея".
Матвей без коктейля не садился обедать.
30 декабря какого-то года
Матвей и Сашка сели обедать.
Матвей сказал: "Выпью последнюю",
выпил коктейль от Матфея и умер
от рака горла.

Cancer

In half a cup of hot sweet tea –

half a cup of cheap vodka. And – chug.

The drink was called “The  Cocktail according to Matthew”.

Matvey wouldn’t sit down to eat without one.

30 December of last year

Matvey and Sashka sat down to eat.

Matvey said: Last time I drink,

drank the cocktail according to Matthew and died

according to Throat Cancer.

Translation by Jason Schneiderman             

Рок

В сорок первом бабушке явилась Богородица,
вошла в окно, прозрачная, и сказала:
Не плачь, Анна, твой мужик вернется!
Конец цитаты. Начало долгой надежды.
Матвей вернулся. Богородица не возвращалась

Fate

In forty-one, the Blessed Virgin appeared to Grandma,

came through the window, transparent and said:

“Don’t cry Anna, your man will come back!”

End of quote. The beginning of a long hope.

Matvey came back. The Blessed Virgin didn’t come back.

Translation by Jason Schneiderman           

Сок

Мои родители были девственниками.
В 22 – даже по тем временам перебор.
Правда, папа слыл в общежитии бабником,
но он ходил по бабам, чтобы поесть,
потому что жил на стипендию.
К маме он тоже сначала ходил поесть.
А когда в институте пошли разговоры о свадьбе,
маме подбросили книжку
"Как девушка становится женщиной".
Но мама ее выбросила, не раскрывая.
Им было страшно меня делать.
Им было странно меня делать.
Им было больно меня делать.
Им было смешно меня делать.
И я впитала:
жить страшно.
Жить странно.
Жить больно.
Жить очень смешно.

Juice

My parents were virgins.

At 22 – even then it was a bit too much.

Yes, Papa had a reputation as a skirt chaser around the women’s dormitory

but he “went” to the women in order to eat a little,

because he lived on his stipend…

He started to go to Mama also in order to eat.

And when there started to be talk ofna wedding at the Institute,

they slipped her a copy of

“How a Girl becomes a Woman”.

Mama threw it unopened.

It was scary for them to make me.

It was strange for them to make me.

It was painful for them to make me.

It was funny for them to make me.

And I absorbed:

To live is scary.

To live is strange.

To live is painful.

To live is very funny.

Translation by Jason Schneiderman               

Мать

Смешнее всего было рожать.
– Иди, – буркнула медсестра
и неопределенно махнула рукой
куда-то по коридору.
Подхватила живот, пошла.
Шла, шла, вдруг – зеркало,
а в зеркале – пузо
в рубашке до пупа,
на тонких, дрожащих,
сиреневых ножках...
Смеялась минут пять.
Еще через пять родила.

Mother

Funniest of all was bird.

- Go, - growled the nurse

and waved her

out in the hallway.

She held her stomach from below, and walked out.

Walked, walked, suddenly – a mirror,

and in the mirror – a belly

in a shirt to the navel,

on thin, shivering,

lilac legs.

She laughed for five minutes.

After another five she gave birth.

Translation by Jason Schneiderman     

Считалка #3

Вызываю дуализм на дуэль,
целюсь-целюсь, но в глазах двоится цель.
И с досады я палю наугад.
С неба ангельские перья летят.

Counting Rhyme # 3

I call out to dualism for a duel

I aim-aim, but in the eyes, the target doubles

and in frustration, I fire at random.

From the sky, an angel’s feather falls.

Translation by Jason Schneiderman    

Так клумба государственных тюльпанов
взывает: не ходите по газонам! -
надеясь: оборвут, когда стемнеет.

Так юное влагалище, рыдая
под мужеской рукой, пощады просит
и жаждет, чтобы не было пощады.

Так я молю: увольте жить в России!
И знаю: слава Богу, не уволят.

This is the way a row of official tulips

commands you “Do not pick the flowers”,

hoping that they’ll be picked up when it gets  dark.

This is the way a girl’s vagina, weeping

from virile fingers, pleads for mercy

hoping that mercy will never be granted.

This is the way I pray “Don’t let me live in Russia”

knowing well my prayers will not be answered.

Translation by Derek Walcott        

9.

Мы не рабы,

рабыни мы.

12.

Тем, что отказались от свиданий,

заслужили право на свиданье.

Тем, что отказались от объятий,

заслужили право на объятья.

Тем, что отказались от соитий,

заслужили право на соитье.

Приходи, любимый, завтра утром,

чтобы разом этих прав лишиться.

13.

тело село

тело ело

на будильник поглядело

и вскочило

и вспотело

чистое белье надело

и помчалось

и летело

и едва-едва успело

кофе-чаю не хотело

под гитару сипло пело

и любило

чье-то тело

грустно, нежно и несмело

17.

Что прекрасней

твоих плеч? -

Твои предплечья.

Твоих предплечий? -

Твои ладони.

Твоих ладоней? -

Твои пальцы.

Твоих пальцев? -

Твои пальцы,

сжимающие

мои пальцы,

ладони,

предплечья...

Положи меня как печать.

На каждый твой палец кончать.

33.

Пишешь меня в профиль.

Я тебя - со спины.

Оба пишем с натуры,

не открывая глаз.

Что у меня вышло? -

Посмертная маска затылка.

Что у тебя? - Мой

автопортрет во сне.

41.

И увидел Бог,

что это хорошо.

И увидел Адам,

что это отлично.

И увидела Ева,

что это

удовлетворительно.

from Letter from Memory

9

We are not slaves

we are slavettes.

12

Those who refused to meet

earned the right to make a date.

Those who wouldn’t be embraced

earned the right to an embrace.

Those who said no to sex

earned the right to sex.

Beloved, come tomorrow morning

so as to be instantly deprived of these rights.

13

The body sat

the body ate

glanced at the alarm-clock

and leapt to its feet

and began so sweat

put on clean underwear

and tore along

and flew in the air

and hardly made it

didn’t want tea or coffee

sang huskily to a guitar

and loved

someone’s body

sadly, tenderly and uneasily.

17

What’s lovelier

than your shoulders?

Your forearms.

Than your forearms?

Your palms.

Than your palms?

Your fingers.

Than your fingers?

Your fingers

squeezing

my fingers,

alms,

forearms…

Place me there like a seal.

To come on each of your fingers.

33

You paint my profile

I you – from behind.

Both from nature,

without opening the eyes.

What did I achieve?

A death mask of the back of the head

And you? My

self-portrait asleep.

Translation by Daniel Weissbort         

41

And God saw

it was good

And Adam saw

it was excellent

And Eve saw

it was passable.

Translation by Steven Seymour         

Подмышки пахнут липой,
чернилами -- сирень.
Когда бы мы могли бы
любиться целый день
подробно и упруго
и к вечеру раз пять
друг друга друг на друга,
как пленных, обменять!

Armpits smell of linden blossom,

lilacs give a whiff of ink.

If we could only wage love-making

all day long without end,

love so detailed and elastic

that by the fall of night

we would effect at least five exchanges

of prisoners of war between us to.

Translation by Steven Seymour         

                                          Click to enlarge

Обнажена, и руки-ноги настежь -
ну что еще с себя я не сняла?
А это ты на мне, и свет мне застишь.
А смерть - сооруженье из стекла,
гроб на колесиках завода Гусь-Хрустальный
с маршрутом от стола и до стола
без остановок. Путь предельно дальний.
И все как на ладони, и окна
не замутит горячее дыханье,

и жизнь, как из троллейбуса, видна.

Nuda, a braccia e gambe spalancate –
che altro togliersi ancora?
Sei tu su di me che mi copri la luce.
Ma la morte è una costruzione di vetro,
bara su rotelle della fabbrica di Gus’-Chrustal’nyj*
con tragitto da tavolo a tavolo
senza fermate. Percorso oltremodo remoto.
E tutto è chiaro, neppure la finestra
appanna il respiro ardente,
e, come da un filobus, si vede la vita.

* Cittadina nel distretto di Vladimir, nota per le sue cristallerie.

[da Inni al destino]

Ежели долго глядеть на цветок на обоях,
можно увидеть другое, допустим, фигуру.
Значит ли это, что зрение нас обмануло?
Или фигура устала цветком притворяться?
Ежели долго глядеть на свое отраженье,
можно увидеть совсем не свое отраженье.
Значит ли это, что зрение нас обмануло?
Или действительно смерть подступила так близко?

Se si guarda a lungo un fiore 
sulla carta da parati,
si può vedere qualcos’altro, poniamo, 
una sagoma.
Significa che la vista ci ha ingannato?
O la sagoma è stanca di fingersi fiore?
Se si guarda a lungo il proprio riflesso,
si può vedere un riflesso che 
non è affatto il nostro.
Significa che la vista ci ha ingannato?
O la morte davvero è venuta cosí vicino?

[da La nuova poesia russa - Crocetti 2003]

Arrangement of the poem 

Canticle of the Creatures, 

by St. Francis of Assisi

Переложение молитвы

    Франциска Ассизского

Хвала Тебе, Господи мой,

Со всею тварью земной,

За светила небесные,

За звезды чудесные,

За солнце светящее

И чудеса творящее.

Хвала Тебе, Господи мой,

За Мир, красивый такой,

За Ветер, дождь приносящий,

За Туман, над лугом висящий,

За Воздух, жизнь дарящий,

За Снег, все серебрящий.

Хвала Тебе, Господи мой,

С Водою, скромной такой,

За благую и плохую погоду,

За рыхлую земную породу,

Все живое кормящую

И Влагу приносящую.

Хвала Тебе, господи мой,

За Огонь, яркий такой,

За Лаву кипучую,

За Смерть неминучую,

Хвала Тебе, Господи мой,

За то, что Ты вечно со мной.

Cântico das Criaturas

1

 Altíssimo, omnipotente,
Bom Senhor,
Teus são o louvor, a glória,
A honra e toda a bênção.

2

Só a ti, Altíssimo, são devidos;
E homem algum é digno
De te mencionar.

3

Louvado sejas, meu Senhor,
Com todas as tuas criaturas,
Especialmente o senhor
Irmão Sol,
Que clareia o dia
E com sua luz nos alumia.

4

E ele é belo e radiante
Com grande esplendor:
De ti, Altíssimo, é a imagem.

5

Louvado sejas, meu Senhor,
Pela irmã Lua e as Estrelas,
Que no céu formaste claras
E preciosas e belas.

6

Louvado sejas, meu Senhor.
Pelo irmão Vento,
Pelo ar, ou nublado
Ou sereno, e todo o tempo,
Pelo qual às tuas criaturas
Dás sustento.

7

Louvado sejas, meu Senhor
Pela irmã Água,
Que é mui útil e humilde
E preciosa e casta.

8

Louvado sejas, me Senhor,
Pelo irmão Fogo
Pelo qual iluminas a noite.
E ele é belo e jucundo.
E vigoroso e forte.

9

Louvado sejas, meu Senhor
Por nossa irmã a mãe Terra,
Que nos sustenta e governa,
E produz frutos diversos
E coloridas flores e ervas.

10

Louvado sejas, meu Senhor
Pelos que perdoam por teu amor,
E suportam enfermidades e
Tribulações.

11

Bem-aventurados os que as
Sustentam em paz,
Que por ti, Altíssimo,
Serão coroados.

12

Louvado sejas, meu Senhor
Por nossa irmã
A Morte corporal,
Da qual homem algum
Pode escapar.

13

Ai dos que morrerem em
Pecado mortal!
Felizes os que ela achar
Conforme à tua
Santíssima vontade
Porque a morte segunda
Não lhes fará mal!

14

Louvai e bendizei a
Meu Senhor,
E dai-lhe graças,
E servi-o com grande
Humildade.

The translations into English are from Russian Women Poets, Modern Poetry in Translation New Series n.º 20, Edited by Daniel Weissbort, Guest Editor Valentina Polukhina, King's College, London, University of London, 2002 ISBN 0-9533824-8-6

Буду писать тебе письма,
в которых не будет ни слова
кокетства, игры, бравады,
лести, неправды, фальши,
жалобы, наглости, злобы,
умствованья, юродства...
Буду писать тебе письма,
в которых не будет ни слова.

Je voudrais t’écrire une lettre
dans laquelle il n’y aurait pas un mot
de reproche, de rancune, d’insolence,
pas de coquetterie, de caprice, de bravade,
pas de flatterie, de mensonge, d’entourloupe,
pas la moindre billevesée, pas de vaine philosophie…
Je voudrais t’écrire une lettre
dans laquelle il n’y aurait pas un mot.

А мы убегали за дом

и там играли в роддом:

ходили вперед животом,

проводили острым стеклом

по зябнущему животу

бело-розовую черту,

говорили: тебе решать –

если выживет мать,

тогда ребенок умрет,

или – наоборот,

короче, из двух одно,

и третьего не дано.

Дано. Акушеру-вралю

по уху залеплю

и гордо покину потом

ваш идиотский роддом.

Это теперь. А тогда

купалась в блаженстве стыда,

прикрывала рукой живот:

пусть ребенок живет".

Nous allions dans la cour d’à côté

Jouer à la maternité.

Nous marchions le ventre en avant.

Avec un bout de verre coupant,

Sur nos ventres tremblants, nous tracions

Un trait rose pâle et disions :

À toi de choisir : si l’enfant

Est sauvé, nous tuons la maman.

Ou l’inverse : il n’y a pas d’autre choix.

Si fait ! L’accoucheur-charlatan,

Je lui colle un soufflet bien sonnant,

Et je sors fièrement, de ce pas,

De votre maternité à la noix.

Aujourd’hui. En ces temps si lointains,

Mettant sur le ventre ma main,

Baignant dans la honte et ravie,

Je disais : que l’enfant reste en vie.

            Traduction de Michel Aucouturier

Старики окликают меня:

 - Девочка!

Мужчины окликают меня:

 - Девушка!

Женщины окликают меня:

 - Женщина!

 Дети окликают меня:

 - Мама!

Оборачиваюсь... Нет, не меня.

Les vieux m’appellent:

   - Fillette!

Les hommes m’appellent :

   - Mademoiselle !

Les femmes m’appellent :

   - Celle-là, là-bas !

Les enfants m’appellent :

   - Maman !

Je me retourne… Non, ce n’est pas moi.

            Traduction de Michel Aucouturier

Спим в земле под одним одеялом,
обнимаем друг друга во сне.
Через тело твое протекала
та вода, что запрудой во мне.
И, засыпая все глубже и слаще,
вижу: вздувается мой живот.
Радуйся, рядом со мною спящий, -
я понесла от грунтовых вод
плод несветающей брачной ночи,
нерукопашной любви залог.
Признайся, кого ты больше хочешь -
елочку или белый грибок?

Nous dormons sous la terre, enlacés

En rêve, sous la même couverture.

À travers ton corps a passé

L’eau qui fait en moi retenue.

Et, dans un sommeil toujours plus profond et plus doux,

Je vois mon ventre se gonfler.

Réjouis-toi, qui dors près de moi,

Les eaux souterraines m’ont engrossée

Du fruit d’une nuit de noces sans fin,

Gage d’un amour sans pugilat.

Avoue, que voudrais-tu davantage :

Un petit sapin ou une petite girolle ?

            Traduction de Michel Aucouturier

Les derniers 4 poèmes de: Poètes russes d’aujourd’hui, anthologie bilingue, Préface de Konstantin Kedrov, Postface de Boris Lejeune, La Différence, Paris, 2005, ISBN 2-7291-1542-0

Нежным по нежному писаны лучшие строки:
кончиком языка моего - по твоему небу,
по груди твоей, почерком бисерным, по животу...
Нет же, любимый мой, я написала о тихом!
Можно, губами сотру
твой восклицательный знак?

Les plus beaux vers sont ceux que j’écris

sur des surfaces tendres

avec la pointe souple de la langue : calligraphie

sur ta bouche, ton torse, ton ventre…

Ó mon aimé, sagement j’ai tracé mes lettres.

Veux-tu voir s’effacer entre mes lèvres

ton point d’exclamation ?

               Traduit du russe par Jean-Baptiste Para

Небесное животное:

Стихи
М.: Журнал "Золотой век", 1997.
/ Сост. Б.Кузьминский.
Обложка А.Лыпко. 256 с.

De : europe, revue littéraire mensuelle, La jeune poésie russe, 83.e année, n.º 911, Mars 2005, ISSN 0014-2751

Почему слово ДА так коротко?
Ему бы быть
длиннее всех,
труднее всех,
чтобы не сразу решиться произнести,
чтобы, одумавшись, замолчать
на полуслове...

Pourquoi le mot OUI est-il si court?

Il devrait être

plus long que les autres,

plus difficile à prononcer,

de sorte qu’il faudrait du temps

pour y penser vraiment,

pour oser le dire,

au risque de se taire

en son beau milieu.

Поверхность мысли - слово.
Поверхность слова - жест.
Поверхность жеста - кожа.
Поверхность кожи - дрожь.

Surface de la pensée – la parole.

Surface de la parole – le geste.

Surface du geste – la peau.

Surface de la peau – le frisson.

Соблюдайте мою тишину.

S’il vous plaît observez mon silence.

После первого свиданья
спала как убитая
после второго свиданья
спала как раненая
после третьего свиданья
спала как воскресшая
после четвертого свиданья
спала с мужем

Après le premier rendez-vous

j’ai dormi comme un trépassé

Après le deuxième rendez-vous

j’ai dormi comme un blessé

Après le troisième rendez-vous

j’ai dormi comme un ressuscité

Au quatrième rendez-vous

je dormais avec mon époux.

соски эрогенны
чтоб было приятней кормить
пупок эрогенен
чтоб родину крепче любить
ладони и пальцы
чтоб радостней было творить
язык эрогенен
чтоб вынудить нас говорить

Des mamelons érogènes

     pour qu’il soit délectable

     de donner le sein

Un nombril érogène

     pour aimer plus fort

     le lieu natal

Des paumes et des doigts érogènes

     pour que tout soit accompli

     dans l’allégresse

Une langue érogène

     pour nous induire

     à parler

Жевать и чихать бесшумно,
зевать, рта не раскрывая,
не кусать губы и пальцы
и вообще не пукать -
да что я, не человек, что ли?

Mâcher et éternuer sans bruit,

bâiller sans ouvrir la bouche,

ne pas se mordiller les lèvres,

ne pas se ronger les ongles

et se garder de lâcher un pet –

Que diable ! ne suis-je pas un être humain ?

гром картавит

ветер шепелявит

дождь сюсюкает

я говорю чисто

Le tonnerre roule les r

le vent zézaye

la pluie zozote

moi – je parle clair

Мысль не созрела, если она

не уместится в четырех строках.

Любовь не созрела, если она

не уместится в одном ах.

Стихи не сложились, если сейчас

стану искать рифму и соблюдать размер.

Жизнь не сложилась, если она

не уместится в одном да.

La pensée est imparfaite

si elle ne tient pas en quatre vers.

L’amour est imparfait

s’il ne tient pas dans un seul ah !

Le poème se refuse

si je cherche le mètre et la rime.

La vie est incomplète

si elle ne tient pas dans un seul oui.

Муза вдохновляет, когда приходит.
Жена вдохновляет, когда уходит.
Любовница вдохновляет, когда не приходит.
Хочешь, я проделаю все это одновременно?

La muse inspire quand elle vient.

La femme inspire quand elle s’en va.

L’amante inspire quand elle ne vient pas.

Me demandes-tu de tout faire en même temps ?

Молитва в минуту оргазма
внятней господу богу.
Ведь это его затея -
благословение плодом.
Буду же благословенна.
Господи, даруй живот.

La preghiera nell’attimo dell’orgasmo

è più chiara a dio signore.

É questo infatti il suo progetto –

benedire mediante il frutto.

Sarò benedetta.

Signore, dona la vita.

Не хочу кирпича с крыши -
Я хочу умирать долго.
Я хочу умирать, наблюдая,
как тело, капля по капле,
выделяет уставшую жизнь.
Пропустить ее сквозь себя,
как сквозь мелкое-мелкое сито,
и - не скоро - вздохнуть с облегченьем,
не увидев на дне ничего.

Non voglio un mattone del tetto –

voglio morire lentamente.

Voglio morire, osservando

il corpo che secerne, goccia

dopo goccia, l’esausta vita.

Filtrarla attraverso me stessa,

come attraverso un setaccio fine fine,

e – dopo – sospirare sollevata

per non aver visto nulla sul fondo.

имя свое на конверте прочесть
и вспомнить, кто я есть
адрес свой на конверте прочесть
и вспомнить, где я есть
обратные имя и адрес прочесть
и вспомнить - еще кто-то есть
надорвать конверт и письмо прочесть
- Павловой, до востребования.
- Нет. Ничего нет.

Leggere il mio nome sulla busta

e ricordare chi sono

leggere il mio indirizzo sulla busta

e ricordare dove sono

leggere nome e indirizzo del mittente

e ricordare che c’è qualcun altro

strappare la busta e leggere la lettera

-                - Pavlova, fermo post.

-                - No. Non c’è nulla.

Один умножить на один равняется один
Отсюда вывод, что вдвоем ты все равно один
Отсюда вывод, что вдвоем ты со вторым един
Отсюда вывод: твой второй, он, как и ты, один

Uno per uno è uguale a uno

Ne consegue che in due sei comunque solo

Ne consegue che in due sei una cosa sola con l’altro

Ne consegue che l’altro è solo come te.

Реквием младенцу

Двенадцать мужчин (белые облаченья, марлевые повязки, судейские парики) медленно катят по кругу двенадцать черных колясок на черных колесах с поднятым верхом. По знаку дирижера они склоняются над колясками и отнимают у невидимых младенцев соски-пустышки. Оглушительное додекафонное У-а. Знак снятия, и пустышки возвращаются владельцам. Оглушительная тишина в унисон. Остинато: пустышка – У-а – пустышка – тишина повторяется шесть раз. А на седьмой вместо тишины из колясок звучит хорал Мессиана, исполняемый с закрытым ртом смешанным хором. Шествие останавливается. Мужчины опускаются на колени позади колясок так, что видны только головы, снимают марлевые повязки и восклицают: Amen! Но слышится что-то вроде Ма-ма!, потому что у каждого из них во рту соска-пустышка

Requiem per un bimbo

Dodici uomini (vesti bianche, fasciature di garza,

parrucche da giudice) spingono lentamente in cerchio

dodici carrozzine nere su ruote nere con tettuccio sollevato.

A un centro det direttore si piegano sulle carrozzine per

prendere il ciuccio a bimbi invisibili. Assordante

ua dodecafonico. Sogno di cessazione e i ciucci tornano

ai proprietari. Assordante silenzio all’unisono. Ostinato:

ciuccio – ua – ciuccio – silenzio si ripete per sei volte.

Alla settima, in luogo del silenzio, dalle carrozzine echeggia

La corale del Messia, interpretata a bocca chiusa da un coro

Misto. La processione si ferma. Gli uomini si mettono in

Ginocchio dietro le carrozzine lasciando intravedere solo le teste,

si tolgono le fasciature di garza ed esclamano: Amen! Ma

si ode qualcosa come Mam-ma! Giacchè ognuno di essi

ha in bocca un ciuccio.