Regina Derieva has published many books of poetry, essays, and prose. Her most recent book is Sobranie Dorog: selected poems and essays in two volumes (“Aletheia”, St Petersburg. 2005). Derieva's book of poems in English translation, Alien Matter, is forthcoming from New York based Spuyten Duyvil. Her works have been translated into English, Swedish, French, Chinese, and Italian. A compact disc with her readings in Russian of selected poems was issued in 1999. Derieva's work has appeared in the Modern Poetry in Translation, Poetry East, Cross Currents, Ars Interpres, Salt, Notre Dame Review, as well as in many Russian magazines. She has translated poetry by Thomas Merton and contemporary American, Australian, British, Polish, and Swedish poets. Regina currently lives in Sweden.

Les Murray wrote about Regina Derieva’s poetry:

“Science teaches that eighty percent of the universe consists of dark matter, so called. Regina Derieva learned this same fact in a very hard school. She does not consent to it, though. She knows that the hurt truth in us points to a dimension where, for example, victory is cleansed of battle. Her strict, economical poems never waver from that orientation.” 

Poems in Russian

Poems in other languages

Articles in Russian

Other articles

ФРАГМЕНТ КУЛЬТУРЫ

… потом стал портиться характер,

слух ухудшаться, зренье падать.

Но что поделать, если в Спарте

ни храма не было, ни сада.

Но был закон, иначе пропасть,

куда выбрасывали мусор…

А голуби клевали просо,

а девушки гуляли в бусах.

И девушки желали денег,

как птицы мира на плакате.

И кто вязал обычный веник,

век проводил в чужом халате.

А кто хватался за бумагу,

того силком влекли к обрыву.

И власти выдавали брагу,

и ухмылялись стражи криво

на пустырях, когда шли строем

подростки к кругозору Спарты.

И мир был заново отстроен

и занимал почти всю карту.

Жизнь стала лучше, а натура

дичала и не привыкала…

Слепой ходил по карте хмуро,

глухому море отвечало.

     A FRAGMENT OF CULTURE

...then the character started being ruined,

hearing got worse, vision fell off.

But what to do if in Sparta

there were no temples or gardens?

But there was the law, otherwise there’d be

the precipice where they threw out the trash.

The pigeons pecked at millet

and the girls strutted wearing beads.

And the girls wanted money,

like birds of peace on a placard.

The person who tied together a common broom

spent an age in someone else’s dressing gown.

and the authorities gave out homemade beer

and the guards leered crookedly

in the deserts, where the young men

marched in formation for the prospects of Sparta.

The world was built up anew

and took up almost the whole map.

Life became better, but nature

ran wild and couldn't get used to it.

The blind sullenly walked the map,

the sea answered the deaf.

                Translated by Richard McKane

Всю жизнь

я искала

ангела.

И он появился,

чтобы сказать:

«Я не ангел!»

All my life

I sought

an angel.

And he appeared

in order to say:

"I am no angel !"

           Translated by Kevin Carey      

Теория вербовки

Сукины дети

рождаются

с камнем за пазухой

и швыряют его

всю свою жизнь.

Дети

сукиных детей

рождаются

с гранатой за пазухой,

чтобы все разорвать

на куски

и оставить потомкам

потроха,

еще дымящиеся потроха

сукиных детей.

Theory of Recruiting

Sons of bitches
were born
with hearts of stone,
cherishing this stone
all their life.
Children of
sons of bitches
were born
with hearts of grenade,
in order to
blow to pieces
everything,
and to leave as a message for their descendants –
entrails
(still smoking entrails)
of sons of bitches.

Translated by Kevin Carey      

Незачем было учить язык

чужой страны,

он все равно не мог

пригодиться.

Незачем было знать,

где расположена

Италия или Англия,

туда еще не ступала

нога человека.

Незачем было жить

среди зверей Ноева ковчега,

только что сожравших

последнего голубя мира,

а заодно и Ноя

с его добродетельной

семьей.

Незачем было стремиться

к земле,

которую омывают,

по слухам,

только мед с молоком.

It was not necessary to study

the language

of a strange country;

anyway, it would be of no help.

It was not necessary to know

where Italy or England

is located;

travel was obviously

out of question.

It was not necessary to live

among the wild beasts

of Noah's ark,

which had just devoured

the last dove of peace,

along with Noah

and his virtuous family.

It was not necessary to strive

for some holy land

awash in milk and honey,

according to rumor.

           Translated by Kevin Carey      

Стихотворение...

Еще один

клочок бумаги,

уплывший со стола

в бутылке

с криком о помощи.

A poem —

is just one more

scrap of paper

that has sailed off the table

in a bottle

with a cry for help.

Translated by Kevin Carey      

Век железным был, стал ржавым,

весь в коррозии, как нож.

С острием тупым державы,

что миры бросала в дрожь.

И обломок стали тусклой

чистят бережно песком,

напрягая страшный мускул

первобытным рычагом.

The age was iron: it's gone to rust,
corroded over like a knife,
the edge of naked power lost
that had worlds trembling for their life.

 

A shard of dingy steel remains.
they carefully polish it with sand,
and the awful muscle strains,
with primal impulse, at the hand.

            Translated by Alan Shaw

Мне не там хорошо, где я есть,
и не там, где бываю, а там,
где покоя и воли не счесть,
то есть волн, то есть места, где сам
состоишь из свободы, чей вид
обращает Горгоной толпу
в камни, гальку, песок… где зарыт
смысл жизни, что даже на пу-
шечный выстрел к себе никого
не подпустит. С заоблачных недр
льется свет, льется цвет – торжество
золотых купидонов и Лед.
То есть блеск, то есть шелк, то есть мёд,
то есть благо, и трепет, и зов.
То есть все, что живет для свобод
и при этом не требует слов.

I don't feel at home where I am,
or where I spend time; only where,
beyond counting, there's freedom and calm,
that is, waves, that is, space where, when there,
you consist of pure freedom, which, seen,
turns that Gorgon, the crowd, to stone,
to pebbles  and sand . . . where life's mean-
ing lies buried, that never let onecome 
within cannon shot yet.
From cloud-covered  wells untold
pour color and light, a fete
of cupids and Ledas in gold.
That is, silk and honey and sheen.
That is, boon and quiver and call.
That is, all that lives to be free,
needing no words at all.

        Translated from the Russian by Alan Shaw

Что временем считать — чердак, барак, тюрьму,

границу, подлость, злость, киоск газетный, власть?...

Оно тому пятак, оно сапог тому,

кто выгреб жизни жар или хотя бы часть.

Но бабочки крыло, как детская ладонь.

Но горлица полна прохлады, как волна.

И повторяет звезды на земле огонь.

И лестница из сна Иакова видна.

Как страшно время, как отодвигает Свет.

Как требует игры и втянуто в игру.

В нем нет секрета — вот единственный секрет

любого срока, что прорыл кротом нору.

Настолько не по мне, настолько ни к чему,

что выбраться должна отсюда не назад

и не вперед, а вверх. По строчкам. По письму,

заброшенному в синь, закинутому в Град.

What kind of thing is time — an attic, a barracks, a jail,
a borderline, a dirty trick, an evil, a newspaper, a sovereign?...
For him who has shoveled out the burning coals of life,
Time is a boot, a dime.

But the wing of a butterfly is like the hand of a child.
And the turtledove is as cool as a wave.
And fire repeats the stars on earth.
And we can see the ladder from Jacob's dream.

How frightening is time: it pushes the Light away.
How it insists on playing and is tangled up in play.
It has no secrets — that is the only secret
of any span of time, digging a tunnel like a mole.

It is so alien to me, so far from having any use,
that I must climb out of here not backward
and not forward, but upward. Upward, on lines of verse.
On a letter tossed up into the blue, tossed up into the City.

                 Translated by Ilya Bernstein

Летучей звездой и слезой ли займусь,

утру небосвод и лицо ли…

Прощай наша юность бездонная, пусть

ей памятник будет из соли.

Ничтожное знанье о свойствах угла,

о крепости тыла и брега.

Нам зренье прожгла ледяная игла.

Пусть памятник будет из снега.

Нам слух обрубили, обрезали речь,

умножили казни, чтоб крепла

надежда и вера на огненный меч.

Пусть памятник будет из пепла.

Whether I turn to the shooting star or the tear,
whether I wipe the sky or my face...
Farewell to our youth, our bottomless youth —
let its monument be of salt.

A worthless knowledge about the properties of an angle,
about the strength of the rear and the shore.
Our vision has been burned by a needle of ice.
Let the monument be of snow.

Our hearing has been cut, our speech has been sliced,
and the executions have multiplied, in order to nurture
hope and faith in the sword of fire.
Let the monument be of ashes.

                       Translated by Ilya Bernstein

Кентавра часть отброшена. Глава

стоит на постаменте, зеленея,

как фетовская майская трава

и беглое пространство вкупе с нею.

Не спрашивает Бог, была ли тварь,

как спрашивает тварь всегда о Боге.

Ты там теперь, заносчивый кустарь,

где творчеству не надо делать ноги.

Ты там теперь, где стали с медью нет

ни в голосе, ни в жесте, ни в поступке.

А лишь перо и пух на каждый метр,

на каждый ветр, восторженный и чуткий.

The cast-off remnant of a centaur, on
its pedestal the head sits, turning green,
like Fet's May grass under its little sun,
with fleeting space around and inbetween.

God doesn't wonder, was the creature there,
the way the creature wonders about God.
Where you are now, brazen artificer,
creation needs no legs, and goes unshod.

Where you are now, there is no brass in feet,
no steel in voice, or gesture, or endeavor;
only the purest fluff, to every beat
and every breeze ecstatically aquiver.

Translated by Alan Shaw

Речь идёт
об очень важном.
О слишком важном,
чтобы молчать.
Речь идёт
о тишине.

            Notre propos
            est important.
            Car c’est important
            de garder le silence.
            Notre propos,
            c’est le silence.

            Il n’est pas possible
            de parler avec quelqu’un
            en recourant au langage.
            Mais avec tous, il est possible
            de garder le silence,
            en suivant la ligne verticale,
            telle une montagne,
            telle une cathédrale.

В безмолвии больше
нюансов, чем в речи,
и можно читать по глазам.

 

            Le silence
            qu’on peut lire dans les yeux
            est plus nuancé que parole.

За дверью никакого
рая нет, но он
всё равно есть.
И в окно залетают
бабочки снега.
   

            Derrière la porte
            il n’y a pas de paradis,
            et cependant le paradis existe.
            Et un papillon de neige
            vole à la fenêtre.

Понять молчальника
значит замолчать
и молчать вместе с ним.
Узнать молчальника
значит узнать
тишину, в которой
даже полёт ангела –
крик.

 

            Comprendre quelqu’un
            qui a fait voeu
            de silence
            veut dire
            se retirer dans le silence
            et être silencieux
            avec soi-même.
            Reconnaître quelqu’un
            qui a fait voeu
            de silence,
            cela signifie d’apprendre le silence
            en quoi même
            le vol d’un ange
            est un cri.

Регина Дериева, Из книги «Обучение молчанию»

Черное зеркало

1

Отполируй кусок гематита,

и это черное зеркало превратится

в окно, для каждого

китайского императора.

Пока тот занимает свой трон.

2

Отполируй кусок гематита,

получится черное зеркало,

в которое смотрятся вдовы

китайских императоров,

пока те занимают свой трон.

            Espejo negro

Ястреб с лицом против ветра. И взор

ястреба, неутоленный бесстрашьем,

смотрит, как вписана местность в простор

кругом, приподнятым вьющейся башней,

каменным лесом. И круг себе сам,

сам себе строчка и сам себе точка,

падает, небо согнув пополам,

смертью, счастливою для одиночки.

The Author reading this poem, here